С. Аверинцев. Благовещение

Благовещение. Звучание этого слова вселяет надежду в утомлённую человеческую душу, обнадёживает всякого отчаявшегося. Бог через Архангела Гавриила возвещает Пречистой Деве Марии радостную весть о воплощении Спасителя мира.
Стихотворение С. Аверинцева касается этого величественного события с деликатной осторожностью, с глубоким смирением, с трепетным сознанием глубины и непостижимости для человеческой души того, что произошло в этот день много веков назад и что по-прежнему живо в сердцах верующих. Поэтическое прикосновение, мягкое, тихое как шелест весенней листвы звучание слов, бережное движение мысли, притаившейся рядом с великим и таинственным...

С. Аверинцев. Благовещение

Вода, отстаиваясь, отдает

               осадок дну, и глубина яснеет.
               Меж голых, дочиста отмытых стен,

               где глинян пол и низок свод; в затворе

               меж четырех углов, где отстоялась

               такая тишина, что каждой вещи

               возвращена существенность: где камень

               воистину есть камень, в очаге

               огонь -- воистину огонь, в бадье

               вода -- воистину вода, и в ней

               есть память бездны, осененной Духом,--
               а больше взгляд не сыщет ничего,--
               меж голых стен, меж четырех углов

               стоит недвижно на молитве Дева.

               Отказ всему, что -- плоть и кровь; предел

               теченью помыслов. Должны умолкнуть

               земные чувства. Видеть и внимать,

               вкушать, и обонять, и осязать

               единое, в изменчивости дней

               неизменяемое: верность Бога.
               Стоит недвижно Дева, покрывалом

               поникнувшее утаив лицо,

               сокрыв от мира -- взор, и мир -- от взора;

               вся сила жизни собрана в уме,

               и собран целый ум в едином слове

               молитвы.

                    Как бы страшно стало нам,

               когда бы прикоснулись мы к такой

               сосредоточенности, ни на миг

               не позволяющей уму развлечься.

               Нам показалось бы, что этот свет

               есть смерть. Кто видел Бога, тот умрет,--

               закон для персти.

                         Праотец людей,

               вкусив и яд греха, и стыд греха,

               еще в Раю искал укрыть себя,

               поставить Рай между собой и Богом,

               творенье Бога превратив в оплот

               противу Бога, извращая смысл

               подаренного чувствам: видеть все --

               предлог, чтобы не видеть, слышать все --

               предлог, чтобы не слышать; и рассудок

               сменяет помысл помыслом, страшась

               остановиться.

                         Всуе мудрецы

               об адамантовых учили гранях,

               о стенах из огня, о кривизне

               пространства: тот незнаемый предел,

               что отделяет ум земной от Бога,

               есть наше невнимание. Когда б

               нам захотеть всей волею -- тотчас

               открылось бы, как близок Бог. Едва

               достанет места преклонить колена.
               Но кто же стерпит, вопрошал пророк,

               пылание огня? Кто стерпит жар

               сосредоточенности? Неповинный,

               сказал пророк. Но и сама невинность

               с усилием на эту крутизну

               подъемлется.

                              Внимание к тому,

               что плоти недоступно, есть для плоти

               подобье смерти. Мысль пригвождена,

               и распят ум земной; и это -- крест

               внимания. Вся жизнь заключена

               в единой точке словно в жгучей искре,

               все в сердце собрано, и жизнь к нему

               отхлынула. От побелевших пальцев,

               от целого телесного состава

               жизнь отошла -- и перешла в молитву.
               Колодезь Божий. Сдержана струя,

               и воды отстоялись. Чистота

               начальная: до дна прозрачна глубь.

               И совершилось то, что совершилось:
               меж голых стен, меж четырех углов

               явился, затворенную без звука

               минуя дверь и словно проступив

               в пространстве нашем из иных глубин,

               непредставимых, волей дав себя

               увидеть,-- тот, чье имя: Божья сила.

               Кто изъяснял пророку счет времен

               на бреге Тигра, в огненном явясь

               подобии. Кто к старцу говорил,

               у жертвенника стоя. Божья сила.
               Он видим был -- в пространстве, но пространству

               давая меру, как отвес и ось,

               неся в себе самом уставы те,

               что движут звездами. Он видим был

               меж голых стен, меж четырех углов,

               как бы живой кристалл иль столп огня.

               И слово власти было на устах,

               неотвратимое. И власть была

               в движенье рук, запечатлевшем слово.
               Он говорил. Он обращался к Ней.
               Учтивость неба: он Ее назвал

               по имени. Он окликал Ее

               тем именем земным, которым мать

               Ее звала, лелея в колыбели:

               Мария! Так, как мы Ее зовем

               в молитвах: Благодатная Мария!
               Но странен слуху был той речи звук:

               не лепет губ, и языка, и неба,

               в котором столько влажности, не выдох

               из глуби легких, кровяным теплом

               согретых, и не шум из недр гортани,--

               но так, как будто свет заговорил;

               звучание без плоти и без крови,

               легчайшее, каким звезда звезду

               могла б окликнуть: "Радуйся, Мария!"
               Звучала речь, как бы поющий свет:
               "О, Благодатная -- Господь с Тобою --

               между женами Ты благословенна --"
               Учтивость неба? Ум, осиль: Того,

               Кто создал небеса. Коль эта весть

               правдива, через Вестника Творец

               приветствует творение. Ужель

               вернулось время на заре времен

               неоскверненной: миг, когда судил

               Создатель о земле Своей: "Добро

               зело",-- и ликовали звезды? Где ж

               проклятие земле? Где, дочерь Евы?

               И все легло на острие меча.
               О, лезвие, что пронизало разум до

               сердцевины. Ты, что призвана:

               как знать, что это не соблазн? Как знать,

               что это не зиянье древней бездны

               безумит мысль? Что это не глумленье

               из-за пределов мира, из-за грани

               последнего запрета?

                              Сколько дев

               языческих, в чьем девстве -- пустота

               безлюбия, на горделивых башнях

               заждались гостя звездного, чтоб он

               согрел их холод, женскую смесив

               с огнем небесным кровь; из века в век

               сидели по затворам Вавилона

               служанки злого таинства, невесты

               небытия; и молвилась молва

               о высотах Ермонских, где сходили

               для странных браков к дочерям людей

               во славе неземные женихи,

               премудрые,-- и покарал потоп

               их древний грех.

                         Но здесь -- иная Дева,

               в чьей чистоте -- вся ревность всех пророков

               Израиля, вся ярость Илии,

               расторгнувшая сеть Астарты; Дева,

               возросшая под заповедью той,

               что верному велит: не принимать

               языческого бреда о Невесте

               превознесенной. Разве не навек

               отсечено запретное?

                              Но Вестник

               уже заговорил опять, и речь

               его была прозрачна, словно грань

               между камней твердейшего, и так

               учительно ясна, чтобы воззвать

               из оторопи ум, смиряя дрожь:

               "Не бойся, Мариам; Ты не должна

               страшиться, ибо милость велика

               Тебе от Бога".
                         О, не лесть: ни слова

               о славе звездной: все о Боге, только

               о Боге. Испытуется душа:

               воистину ли веруешь, что Бог

               есть Милостивый? -- и дает ответ:

               воистину! До самой глубины:

               воистину! Из сердцевины сердца:

               воистину! Как бы младенца плач,

               стихает смута мыслей, и покой

               нисходит. Тот, кто в Боге утвержден,

               да не подвижется. О, милость, милость,

               как ты тверда.

                         И вновь слова звучат

               и ум внимает:

                         "Ты зачнешь во чреве,

               И Сын родится от Тебя, и дашь

               Ему Ты имя: Иисус -- Господь

               спасает".

                         Имя силы, что во дни

               Навиновы гремело. Солнце, стань

               над Гаваоном и луна -- над долом

               Аиалон!

                    "И будет Он велик,

               и назовут Его правдиво Сыном

               Всевышнего; и даст Ему Господь

               престол Давида, пращура Его,

               и воцарится Он над всем народом

               избрания, и царствию Его

               конца не будет".
                              Нет, о, нет конца

               отверстой глуби света. Солнце правды,

               от века чаянное, восстает

               возрадовать народы; на возврат

               обращена река времен, и царство

               восстановлено во славе, как во дни

               начальные. О, слава, слава -- злато

               без примеси, без порчи: наконец,

               о, наконец Господь в Своем дому --

               хозяин, и сбываются слова

               обетований. Он приходит -- Тот,

               чье имя чудно: Отрок, Отрасль -- тонкий

               росток процветший, царственный побег

               от корня благородного; о Ком

               порой в загадках, а порой с нежданным

               дерзанием от века весть несли

               сжигаемые вестью; Тот, пред Кем

               в великом страхе лица сокрывают

               Шестикрылатые --
                              Но в тишине

               неимоверной ясно слышен голос

               Отроковицы -- ломкий звук земли

               над бездной неземного; и слова

               текут -- студеный и прозрачный ток

               трезвейшей влаги: Внятен в тишине,

               меж: голых стен, меж четырех углов

               вопрос:

                    "Как это будет, если Я

               не знаю мужа?"

                         -- Голос человека

               пред крутизной всего, что с человеком

               так несоизмеримо. О, зарок

               стыдливости: блюдут ли небеса,

               что человек блюдет? Не пощадит --

               иль пощадит Незримый волю Девы

               и выбор Девы? О, святой затвор

               обета, в тесноте телесной жизни

               хранимого; о, как он устоит

               перед безмерностию, что границ

               не знает? Наставляемой мольба

               о наставлении: "как это будет?" --
               Дверь мороку закрыта. То, что Божье,

               откроет только Бог. На все судил

               Он времена: "Мои пути -- не ваши

               пути". Господне слово твердо. Тайну

               гадания не разрешат. Не тем,

               кто испытует Божий мрак, себя

               обманывая сами, свой ответ

               безмолвию подсказывая, бездне

               нашептывая,-- тем, кто об ответе

               всей слезной болью молит, всей своей

               неразделенной волей, подается

               ответ.

                    И Вестник говорит, и вновь

               внимает Наставляемая, ум

               к молчанию понудив:

                              "Дух Святой --

               тот Огнь живой, что на заре времен

               витал над бездной, из небытия

               тварь воззывая, возгревая вод

               глубь девственную,-- снидет на Тебя;

               и примет в сень Свою Тебя, укрыв

               как бы покровом Скинии, крыла

               Шехины простирая над Тобой,

               неотлучима от Тебя, как Столп

               святой -- в ночи, во дни -- неотлучим

               был от Израиля, как слава та,

               что осияла новозданный Храм

               и соприсущной стала, раз один

               в покой войдя,-- так осенит Тебя

               Всевышнего всезиждущая сила".
               О, сила. Тот, чье имя -- Божья сила,

               учил о Силе, что для всякой силы

               дает исток. Господень ли глагол

               без силы будет? Сила ль изнеможет

               перед немыслимым, как наша мысль

               изнемогает?

                         Длилось, длилось слово

               учительное Вестника -- и вот

               что чудно было:

                         ангельская речь--

               как бы не речь, а луч, как бы звезда,

               глаголющая -- что же возвещала

               она теперь? Какой брала пример

               для проповеди? Чудо -- о, но чудо

               житейское; для слуха Девы -- весть

               семейная, как искони ведется

               между людьми, в стесненной теплоте

               плотского, родового бытия,

               где жены в участи замужней ждут

               рождения дитяти, где неплодным

               лишь слезы уготованы. И Дева

               семейной вести в ангельских устах

               внимала -- делу силы Божьей.

                                   "Вот

               Елисавета, сродница Твоя,

               бесплодной нарицаемая, сына

               в преклонных летах зачала; и месяц

               уже шестой ее надеждам".

                                   Знак

               так близок для Внимающей, да будет

               Ей легче видеть: как для Бога все

               возможно -- и другое: как примера

               смирение -- той старицы стыдливо

               таимая, в укроме тишины

               лелеемая радость -- гонит прочь

               все призраки, все тени, все подобья

               соблазна древнего. Недоуменье

               ушло, и твердо стало сердце, словно

               Господней силой огражденный град.
               И совершилось то, что совершилось:
               как бы свидетель правомочный, Вестник

               внимал, внимали небеса небес,

               внимала преисподняя, когда

               слова сумела выговорить Дева

               единственные, что звучат, вовеки

               не умолкая, через тьму времен

               глухонемую:

                         "Се, Раба Господня;

               да будет Мне по слову Твоему".
               И Ангел от Марии отошел.